Им казалось, что судить их не за что

военный следователь капитан Валерий Шахов
(провинция Герат)

Дело по убийству пятерых афганцев

... Дело по убийству пятерых афганцев было возбуждено в отношении двух солдат и старшего лейтенанта, командира танковой роты. Первый солдат абсолютно ничего не скрывал, все рассказывал. Фабула дела довольно банальная.

Их отдельная танковая рота охраняла участок горной дороги, которая ведет от Кушки до Герата. Командир роты, старший лейтенант, послал этих двух солдат добыть ему афганей (местные деньги). Видимо, это было не в первый раз, так что послал он уже проверенных старослужащих. Они - автоматы на плечо и поехали в Герат. Герат - это древняя столица Афганистана, древний город, очень интересный.

Они остановили машину, в которой афганцы перевозили товары, выехали с ними за город и начали обыскивать. А потом расстреляли всех, пять человек, нагрузили на себя, сколько могли унести, барахла и ушли.

Практически вся рота знала о том, что произошло. Ночью командир выделил им танк, они на нем поехали, пять трупов погрузили, отвезли в другое место и закопали, а машину сожгли.

Вскрылось это совершенно случайно, примерно через полгода. Один из бойцов вел дневник в записной книжечке, куда заносил все известные ему подвиги их боевой роты. Там дневник такой был, что мне вспоминать до сих пор жутко. Я весь дневник приобщать к уголовному делу побоялся - по их подвигам вообще надо было целую следственную бригаду создавать. А этот случай с пятью афганцами был как раз на отдельном листке описан. Я этот листок изъял и оформил, как положено. А сама записная книжка с дневником потом потерялась.

Были там страшные записи. Одна в память врезалась: «Поймали пленного. По рации сообщили бате (командиру полка). Он ответил: "Мне его кормить нечем", Расстреляли».

Допрашиваю я этих двух парней:

- Ну ладно, забрали у афганцев вещи, зачем убивать-то стали?

Помню, первый, Серёжа, говорит:

- Товарищ капитан, да там один побежал.

Я ему:

- Ну, побежал, и пусть бежит. Грабили же вы его, собственно говоря.

А он на меня смотрит совершенно удивлёнными глазами и говорит:

- Товарищ капитан, нет. Если бежит, значит, душман.

Попал он первому афганцу из автомата в затылок. Я говорю:

- А остальных зачем убивали?

Он отвечает:

- Одного убили, зачем уж остальных-то оставлять, свидетелей, вот и положили всех четверых.

Второй, Володя, тот всё время удивлялся:

- Товарищ капитан, неужели нас собираются за этих пятерых судить?

Я говорю:

- Ребята, вы же не в бою людей убили, вы же их грабили.

А они меня не понимают, за что их собираются наказать. И рассказывают такую историю:

«Во время рейда в Герате в базарный день на центральном рынке началась какая-то стрельба. По нам стреляли или нет, мы не поняли. Командир командует:

- Осколочным заряжай, огонь!

И мы по толпе из пушки осколочным снарядом дали. Сколько там народа полегло, даже не знаем. И слова никто не сказал. А вы тут нас всего за пять человек!»

У них это в голове не укладывалось, им казалось, что судить их не за что.

---

Запись из того же дневника:

... Окружили такой-то кишлак. По информации, в нем работала радиостанция душманов. Надо было эту радиостанцию обнаружить. Как ее обнаружишь в кишлаке, даже если он не очень большой, это же не грузовик.

Окружили. По приказу командира роты собрали всех аксакалов кишлака. Задрали ствол танка, к концу ствола привязали веревку, на конце сделали петлю. Объявляем:

- Если в течение часа рация не будет лежать здесь, начнем вешать.

Через час рация лежала.

Переводчик лейтенант Сергей Белогуров
(провинция Кунар, 1986-88гг.)

Допрос

...– В прошлом году на Алихейле тоже один пуштун попался, – рассказывал высокий лейтенант, быстро шагая по тропинке, – ничего по дари не понимал. ... А  потом надоело с ним возиться. Подполковник его на обратном пути из вертолета выкинул...

За полгода службы в Афганистане мне уже приходилось бывать на подобных мероприятиях, поэтому рассказ переводчика из разведотдела не удивил.

... в допросах обычно участвовал какой–нибудь прапорщик с пудовыми кулачищами, – он–то и выполнял всю черновую работу. Одних пленных подвешивали в резиновой петле к стволу танковой пушки, чтобы человек мог только–только касаться земли пальцами ног. К другим цепляли провода полевого телефона и крутили ручку, вырабатывая ток.

Мы шли к караульному помещению, где содержались пленные. …Хорошо бы сейчас выкупаться в горной речке, а затем перекинуться в картишки на сон грядущий! И вот вместо этого надо идти допрашивать какого-то пленного «духа», который понимает только пушту.

-  Слушай, а он не прикидывается?

- Кто, душара? Конечно прикидывается, они все дари понимают. А у этого на лбу как минимум десять классов лицея написано. Просто он думал, что у нас нет никого с пушту, вот и решил закосить под неграмотного крестьянина.

Во дворе караулки нас уже ждал подполковник – помощник начальника разведки армии. В ожидании, когда приведут пленного, подполковник рассказал, что этого человека взяли вчера в ходе боя, когда он и еще один автоматчик спрятались в пещере. Наш боец выстрелом из гранатомета убил автоматчика, а этого без сознания взяли в плен.

... к столу подвели пленного. Он был одет в широкие штаны и рубаху навыпуск – обычную одежду афганских крестьян. Высокий, широкоплечий. Короткая бородка. Большие ладони рук перебинтованы.

– Пахто поеги? [говорите на пушту?] – вступил я в разговор. ... Пленный повернулся ко мне, широко улыбнулся и начал отвечать. Он старательно выговаривал каждое слово, всем видом выражая радость, что наконец–то нашелся человек, понимающий пушту, который поможет русским командирам во всем разобраться. 

Про себя я отметил, что это была речь не неграмотного крестьянина, но человека, несомненно, образованного. Я фиксировал ответы на бумаге и одновременно переводил: "Зовут Ахмад, сын Вали Мухаммада Юсуфзая. Тридцать три года... "

– Спроси, у него жена и дети есть?

– Нет, он говорит, что еще не женат...

– Чего он врет?! Тридцать три года и все еще не женат.

Смуглое лицо пленного потемнело, он вскинул голову и быстро заговорил.

– Так, так, сэбр, сэбр... да погоди ты! Товарищ полковник, он говорит, что пока старшие братья не женятся, он не может иметь семью. Это правда, у них в кишлаках есть такой обычай.

...Пленный отвечал, что против советских солдат он не воевал, что работал на поле и, услышав стрельбу, спрятался в пещере. ... Ладони почему забинтованы? ..., это один из солдат бил его по рукам прикладом. Но ничего, это пройдет. Он, Ахмад, понимает, что сейчас идет война и всякое может случиться. Он уверен, что русский командир исправит эту ошибку и отпустит его домой...

– Переведи ему, что мы знаем о нем все. Пусть он не запирается и расскажет, где его люди.

Подполковник ... схватил дымящийся окурок и с силой вдавил в ладонь пленного.

 

Тот замычал от боли, попытался было выдернуть руку, но мы с лейтенантом схватили его за плечи, удерживая на табуретке.

...Морщась и дуя на обожженную ладонь, пленный заговорил. Он снова повторял, что прятался от обстрела. Я смотрел ему в глаза и чувствовал, как во мне нарастает злоба против этого человека. ...Сволочь! Ничего, мы выбьем из тебя данные! Женевская конвенция, гуманное обращение – чушь собачья!.. Хотел бы я посмотреть, что сделали на моем месте те холеные московские полковники, которые рассказывали нам о правилах обращения с пленными?.. Сволочи, им хорошо там оставаться чистенькими!... Сволочь! Все равно мы расколем тебя!

...Шел третий час допроса. Несколько раз подполковник подзывал солдат–караульных, и те начинали избивать пленного.  А он, с трудом шевеля разбитыми губами, продолжал говорить, что он простой крестьянин и работал на поле.

– Сергей, сориентируй его по карте. Пусть покажет местоположение группы. Пусть ничего не говорит, а только покажет рукой. ... Если не покажет, скажи, что мы его повесим, потом разрубим на куски и... и скормим собакам! Переведи ему дословно.

Я перевел. Пленный внимательно выслушал и вздохнул, возведя глаза к небу.

– Он говорит, что рассказал нам все, что знал. Его совесть чиста перед Аллахом.

– Ах, чиста? Гафуров, принеси веревку!

Лейтенант подошел к солдатам, курившим на ступенях караулки. Один из них снял с автомата брезентовый ремень. На одном конце лейтенант сделал петлю, другой несколько раз обмотал вокруг ветки чинары.

– Серега, помоги, – вдвоем мы поставили пленного на скамейку. Солдаты–караульные, заинтересовавшись происходящим, подошли поближе. Пленный стоял с петлей на шее, безучастно глядя вниз.

– Последний раз спрашиваю, где твоя группа? Какой состав и вооружение? Какая стоит задача? С кем поддерживаете связь? – подполковник стоял перед пленным, глядя ему в глаза снизу вверх.

Я перевел и, не дожидаясь ответа, от себя добавил:

– Неужели ты не понимаешь, что тебя сейчас убьют? Скажи... нет, просто покажи рукой, и ты останешься жить!

Пленный поднял голову и печально улыбнулся.

– Он говорит, что ему нечего нам сказать. Он не боится смерти, потому что он чист перед...

– А, черт, давай!

Мы с лейтенантом перевернули скамейку. Скрипнула ветка, и тяжелое тело повисло в петле. Ремень был широкий, и пленный висел, не теряя сознания, глядя на нас наливающимися кровью глазами. Было видно, как он весь напрягся, сопротивляясь удушью. По лицу градом катился пот. Мы не связали ему рук и, уже теряя сознание, он инстинктивно потянулся к душившей его петле, но тут же, последним усилием воли заставил себя сжать забинтованные кулаки и вытянул руки по швам.

– Давай, – всполошился подполковник, – давай, скорее вытягивай его, пока не подох!

...Мы с лейтенантом подхватили пленного, вынули из петли и опустили на землю. Подполковник набрал стакан чаю и плеснул афганцу в лицо. Тот медленно открыл глаза.

 - Ага, он уже очухался...  Он уже соображает...  Завтра с утра посадить вот здесь, на солнцепеке. Воды не давать, может, поумнеет...

На следующий день Гафуров рассказал мне, что пленного передали в ХАД[афгаская госбезопасность].

– Все равно этот «дух» теперь не жилец. Наши бойцы ему на прощанье все внутренности отбили, кровью харкал. Доктор говорит, что больше месяца не протянет...

* * *

Прошло девять лет. Постепенно забывались какие–то эпизоды, .... Но в последнее время почему–то часто вспоминается человек с забинтованными руками, называвший себя Ахмадом Юсуфзаем. Сейчас мне тридцать три, столько, сколько было ему тогда...