ПРОВОДЫ
Я бодро зашагал в гастроном: надо было закупить водки, вина и кое-чего на закуску - то, без чего невозможны полноценные проводы в армию.
В общаговской комнатушке сразу собралась подходящая компания - человек десять - одни парни. Гремел магнитофон. Тут же, распечатав бутылки с водкой, ее разливали по граненым стаканам, спертым из студенческой столовой. Все громко и весело шутили на армейские темы.
Среди присутствующих в армии отслужил только один Хыц - кореец по национальности. Он был невысокого роста, но крепкого сложения и с кирпичными бицепсами. Хыц был всесторонне одаренным: хорошо рисовал, играл на гитаре и пел, и голова у него была секучая - учебу тянул без больших усилий. Hо армия наложила особый отпечаток на его характере - иной раз с ним было опасно шутить.
Однажды, подвыпив, он учинил драку с двумя своими приятелями, с которыми проживал в одной комнате - оба потом ходили с выразительными лиловыми фингалами под глазами. На следующий день после драки, зайдя в нашу комнату, он сожалел, что так получилось. Драки среди студентов случались чрезвычайно редко, поэтому с того раза я к Хыцу стал относиться с некоторой настороженностью.
Об армии Хыц вспоминать не любил, но в общей суматохе застолья кто-то его подзадорил:
- Хыц, вот скажи, что тебе дала армия?
Он задумался на несколько секунд и серьезно ответил:
- Знаешь, до армии я не смог бы убить человека. А теперь могу... Армия вообще ничему путному не научит. Лично я только раствор месил, да кирпичи ложил. Какая в стройбате служба? Я и автомата-то в руках не держал - только лом да лопату.
Все продолжали громко общаться, ковыряли вилками в дешевых консервах с рыбой в томатном соусе, курили и гасили окурки прямо в опустевших консервных банках.
Хыц, плеснув в стаканы себе и мне водку, отвел меня в сторону от стола и, глядя на меня исподлобья, словно предвидя мою будущую судьбу, сказал мрачным тоном:
- Серега, когда тебя будут бить... сразу дерись.
- Это... как?.. - не совсем понял я совет. В голове ходил легкий хмельной туман.
- А вот так, - продолжил Хыц. - Дерись, дерись, дерись до последнего - отстанут, а не сможешь - смейся, будто тебе все равно. Тогда быстрей отстанут, - и чокнул свой стакан о мой. - Ну, давай - за Советскую Армию! - осушив стаканы до дна, мы, пошатываясь, вернулись к столу.
- И с чего это меня будут бить? - недоумевал я про себя. - Я же буду служить в десанте, а он-то в стройбате был, а там конечно - бардак! Тоже мне, сравнил!
- Ну, Серега, как говорится - с почином! Ты, как-никак, первым проторишь путь в армию, - широко улыбаясь, поднял свой стакан мой друг Иванов Сергей. - Но лично меня туда никаким калачом не заманишь! Ни в какие войска! Я уж лучше еще здесь поучусь!
Иванов был большим любителем выпить, а также непревзойденным мастером разыграть товарищей. С физфака Иванова выперли еще на прошлой летней сессии за сплошные двойки. Стать твердым троечником - было пределом его мечтаний. Сложные формулы, описывающие разнообразные природные явления, но совершенно ненужные в повседневной жизни, да к тому же отнимающие драгоценное личное время на их прорубание, тяготили и угнетали его в той же степени, что и меня. Несмотря на это, страстное желание восстановиться через год в правах студента-физика и победно окончить университет владело всеми его помыслами.
Еще в ноябрьский призыв его пытались взять "под ружье". Получив первую повестку, где ему предписывалось рано утром явиться в военкомат, чтобы пройти медицинскую комиссию на годность к службе, Иванов понял, что на него началась охота. Эту повестку как, впрочем, и все последующие Иванов, неприлично ругаясь, изодрал в клочья и выбросил, а сам удвоил бдительность.
В военкомате тех, кто не желал добровольно выполнять почетную обязанность перед Родиной, положительно не любили, хотя и прикладывали немало усилий, чтобы с ними повидаться. Двоечники, обитающие по общежитиям университета, завидев подъехавшую машину, у которой под лобовым стеклом крепилась табличка "Советский РВК" (Академгородок расположен в Советском районе Новосибирска), в панике, как тараканы при включении света, разбегались из комнат, где они были прописаны и пережидали облаву у своих друзей. Но назойливые военные норовили нагрянуть в самое неблагоприятное время, когда они были совсем некстати: в субботу вечером, когда в темном, громыхающем зале бушевали танцы, а бдительность притуплена алкоголем или, что еще хуже, ранним утром, когда все порядочные студенты либо мирно спят, либо режутся в преферанс, прикладываясь после каждого "паровозика на мизере" к трехлитровой банке пива.
Все три месяца ноябрьского призыва Иванов как опытный подпольщик был настороже, и ищейки из военкомата не смогли его зацепить. Когда призыв закончился, он предпринял несколько попыток получить "белый билет" - справку о негодности к службе в армии по состоянию здоровья. Этот и только этот бесценный документ мог обезопасить его от военного спрута на все предстоящие призывы.
Сначала он решил заболеть воспалением легких. Поздно вечером в лютый январский мороз Иванов, я и еще наш общий друг Андрей Рожков отправились в лес. Для этого было достаточно сойти с крыльца общежития, перейти дорогу, по которой редко проезжали автомобили, и пройти ещё метров десять. Там начинались сплошные заросли.
- Так, засекайте тридцать минут, - распорядился Иванов. Он скинул с себя дубленку, передал ее мне, а сам, оставшись в одних трико, рукавичках и шапке, лег на снег обнаженным торсом.
Время шло. Мороз стоял жуткий - за тридцать градусов - что просто обжигал лицо. Мы с Рожковым, хоть и были тепло одеты, сразу же закоченели и для согрева стали прыгать на месте. Я раскурил сигарету и поднес ее к лицу Иванова:
- Дерни разок, а то совсем окочуришься.
Не двигаясь и не поднимая рук, он ухватил сигарету губами и затянулся.
- Осталось десять минут, - глядя на часы, сообщил Рожков. - Не помер там?
- Все в ажуре, - отозвался Сергей. - Замерз только.
Прикрывая лицо от обжигающего мороза, мы весело переглянулись:
- Hу да! Так и поверили! Смотри как "примлел" - даже не шевелится! Кайфует небось!
Наконец время подошло.
- Все! Ровно тридцать минут! Вставай!
Подняться самостоятельно Иванов уже не мог. Мы взяли его за руки и подняли как каменного истукана. Стряхнув с тела снег и накинув на него дубленку, мы вернулись в общагу. В комнате от тепла Сергея начало трясти как в лихорадке. Но помаленьку тело успокоилось, и он заснул.
Наутро мы с Рожковым вовсю кашляли и шмыгали носами, тогда как у Иванова на щеках горел молодецкий румянец, он был бодр и здоров. Сомнений не было - любая медицинская комиссия констатировала бы, что Иванов к выполнению священного долга годен.
Через день Иванов значительно усложнил задачу, произведя минутное погружение в прорубь на Обском водохранилище. Для страховки, чтобы он не ушел под лед, его перевязали веревкой и держали за концы. Однако и погружение в ледяную воду также не оправдало себя: испытания холодом только закаляли организм призывника, не оставляя никаких шансов стать обычным больным человеком.
В поисках тяжелого заболевания Иванов даже пробовал отравиться конторским клеем, но также все без утешительных результатов: хотя поначалу живот обнадеживающе скрутило, но уже на следующий день, надолго засев в туалете, все прочистилось естественным образом. Неудачей также закончилась и попытка сломать себе руку: хотя Рожков и бил тяжелым дрыном по-товарищески и от души, но кость даже не треснула.
Осознав, что наскоком такие серьезные дела не делаются, и одного даже очень большого желания недостаточно, Иванов на несколько дней засел в самую большую научную библиотеку города где, набрав медицинских книг, стал внимательно изучать симптомы и течение болезни при сотрясении мозга. Подковавшись теоретически, он решился осуществить дерзкий план на практике.
И вот поздно вечером Иванов с Рожковым направились в центр Академгородка. Там красовалась, перемигиваясь гирляндами-лампочками, новогодняя елка. Рядом с ней находилась высокая ледяная горка, с которой в дневное время каталась детвора.
По пути, чтобы сделать подходящую травму, Иванов хорошенько двинул головой о кирпичную стену торгового центра.
- Чуть череп не расколол, - прощупывая макушку пожаловался Сергей. - Кажись, что-то есть... Вот шишка образовалась. Иди вызывай скорую!
Рожков зашел в телефонную будку, набрал "03" и, подделывая свой голос под взволнованный, затараторил:
- Здесь человеку плохо... Лежит.. У горки возле торгового центра... Не знаю. Видимо катился с горки и упал.
Когда появилась скорая, Иванов лежал без движений, изображая бессознательное состояние. Его загрузили в машину и увезли в больницу.
Почти каждый день мы приходили проведать "больного". Забившись в дальний угол коридора, мы курили и смеялись, слушая как Иванов морочит головы ничего не подозревающим врачам, как он втихаря выбрасывает все прописанные таблетки, порошки и микстуры, как ему каждый день колют уколы.
- Терпи, - подбадривали мы Иванова. - Отступать уже некуда! Другие, вообще, месяцами в психушке проводят - косят под "дураков".
- Точно! Главное, чтобы признали дебилом - тогда и универ кончить можно!
- А как же - наука требует жертв!
Иванов пролежал в больнице недели три, а потом долго и настойчиво ходил в поликлинику с жалобами на головные боли. И как венец его стараний уже к майскому призыву он получил долгожданный "белый билет".
...Часа через два бутылки опустели. Приятели веселой толпой подняли меня на руки и как героя понесли по коридору из общаги:
- Э-э! Не так, не так! Неправильно несем! Разворачивай! Ему так не видно! Надо ногами вперед!
С шумом и хохотом вынесли мое тело из дверей общежития ногами вперед. На крыльце поставили на землю:
- Пиши нам, если парашют раскроется! Не забывай!
- Конечно, напишу! Ну, до встречи через два года! - и, крепко пожав всем руки, я заспешил на автобусную остановку.